Владимир Степанович Гоман "ЛЕС И ЛЮДИ"
книга первая "Трудное начало", глава 5

Глава 5. Война - не мать родна!

Моторстроевцы

С первых дней войны началась эвакуация вглубь страны оборонных предприятий. В числе других эвакуировали в Черниковку (нынешний Калининский район Уфы) Рыбинский моторный завод.
Вывезенные по железной дороге станки и оборудование разместили в части производственных корпусов, построенных спецпоселенцами для Уфимского моторного завода, впоследствии ставшем флагманом «оборонки» Башкортостана и получившем всемирную известность под аббревиатурой УМПО. То есть, иначе говоря, с годами ставшим не просто очень большим заводом, а мощным моторостроительным производственным объединением.
Многие спецпоселенцы, с конца двадцатых годов строившие и саму Черниковку, и расположенные в ней заводы, к началу войны обзавелись домашним хозяйством, некоторые – даже заимели сносное, по меркам тех лет, собственное жилье.
Но в войну было не до сантиментов. Потому в квартиры спецпоселенцев, строивших УМЗ, вселили эвакуированных вместе с Рыбинским моторным заводом работников, а самих спецпоселенцев направили на лесозаготовки.
По словам ветерана-леспромхозовца З.М.Максютова, поработавшего и на прямых работах, и мастером, а в 1961 году возглавившего Магинский лесопункт (подробнее об этом – позже), вот как все это на самом деле было:
В июле 1941 года часть моторстроевцев - дословно в приказах по мехлесопункту так: …вновь прибывшие из моторстроя…» - были уже в Магинске. Для доставки моторстроевцев, членов их семей и имущества на новое место работы задействовали два парохода и три баржи. На пассажирском пароходе и первыми привезли в Магинск малолетних детей и сопровождавших их взрослых из числа тех, кто не имел домашней живности. Все остальные прибыли на трех баржах, буксируемых другим пароходом.
На одной из барж были люди, на двух – коровы и другие домашние животные. На пути из Черниковки в Магинск делали остановки.И для того, чтобы на берег сошли направленные в другие леспромхозы моторстроевцы: в Никольске – в Нуримановский, в Красном Ключе – в Яман-Елгинский. И для того, чтобы подкосить свежей травы для скотины. Потому на дорогу до Магинска потребовалось пять суток.
Всего в Магинск в июле 1941 года перевезли примерно 150 семей моторстроевцев, то есть не менее трехсот работников. Часть слесарей, токарей, сварщиков и механизаторов сразу поселили в Магинске. Остальных вновь прибывших сначала разместили в Березовом Логе. Но через некоторое время, с учетом интересов производства, многих расквартированных в Березовом Логе моторстроевцев переселили в Комсомол, Верхний Резим, Смолокурку, Атняш и накануне войны организованный Балмазинский лесоучасток.
Авиафанера, лыжный кряж и ружболванка
Семью Максютовых направили на работу в Балмазинский лесоучасток. Закию Мансуровичу в 1941 году было всего 15 лет. Потому остаток лета и сентябрь готовил он сено для участковых лошадей в Широком Логе, а потом попытался поступить в восьмой класс Багазинской десятилетней школы (обучение в ней велось на татарском, то есть родном для З.М. Максютова языке). Но метрики у парня не было, в школу его не приняли, и зимовать он уехал на родину – в деревню Макаровка Ишимбаевского района. В леспромхоз Закий Мансурович вернулся только в июне 1942 года, и сразу устроился на работу в Балмазинский лесоучасток. Грамотный (семь классов тогда были вполне приличным образованием) и расторопный парень быстро приглянулся руководству лесоучастка, потому в конце 1943 года семнадцатилетнего Закия назначили мастером по спецзаготовкам.
Работа была очень ответственной, так как касалась выполнения военного заказа: заготовки пригодных для производства авиационной фанеры (березовых) и лыж (кленовых и березовых) кряжей. В связи с этим заготовку спецсортиментов разрешили даже в восьмикилометровой (в те годы она была именно такой) водоохранной зоне. Лесной массив, в котором подчиненные молодого мастера работали в ту зиму, с одной стороны был ограничен логом Ибат (есть такой напротив Уразбахтов), а с другой – балмазинским логом. Технологию работ определяли технические возможности, а если быть точным – практически полное отсутствие таковых, потому заготовку фанерных и лыжных кряжей производили тогда так:
Мобилизованные на лесозаготовки колхозники поперечными пилами валили в лесу заклейменные (помеченные) Закием Мансуровичем (красной краской на стволе чуть выше корневой шейки и на уровне груди человека буквами АВ или Л) деревья, обрубали с них сучья и выпиливали из комлевой части соответствующие стандартам кряжи. Собранные в кучи сучья и вершинную часть ствола оставляли в лесу, а кряжи, накатив их комлевую часть на «пеню» (широкую доску с прибитыми к ней двумя зубчатыми полосками из железа и лямками), подтаскивали с косогоров туда, куда могли подойти лошади. Затем, уже «гужом», волокли кряжи к реке и укладывали в штабеля.
Но на этом заботы лесозаготовителей тех лет не заканчивались. Надо было еще предохранить торцы спецсортиментов от появления на них так называемых «солнечных» трещин. Потому подчиненные молодого мастера, пока был снег – «снеговали» штабеля, то есть защищали торцы кряжей от воздействия прямых солнечных лучей, заваливая штабеля снегом, а когда снег растаял – несколько раз забеливали торцы фанерных и лыжных кряжей густым раствором извести. И лишь сдав кряжи по количеству и качеству сплавщикам, доставлявшим спецсортименты на уфимские фабрики, причем непосредственно перед сплоткой, Закий Мансурович доложил руководству, что работа закончена…
Зато дисциплина и организованность, в отличие от технических возможностей, в те годы всегда была на должной, так сказать, высоте. Документальное свидетельство тому – такая цитата из воспоминаний ветерана-леспромхозовца Н.Е. Выгузова:
«В леспромхоз поступил военный заказ на сырье для авиафанеры. Для выполнения заказа подобрали березовые насаждения около Киреевки и решили организовать там сезонный мастерский участок по заготовке фанерного сырья и вывозке заготовленных кряжей на расстояние 9 километров к реке Тюй.
Руководство организацией и работой участка поручили мне (в июне 1942 года Н.Е. Выгузов был назначен мастером лесозаготовок Балмазинского лесозаготовительного участка, а 14 декабря того же года - начальником всего лесоучастка). 15 ноября 1942 года, получив приказ, я сразу же выехал в Киреевку.
Люди из колхозов уже прибыли. Улицы были забиты повозками. Но инструмента в деревне не было. Мастера и десятники тоже не успели приехать. Не было также магазина, столовой, да и продуктов тоже. Я поговорил с окружившими меня старшими колхозных бригад, успокоил их, и приказал размещать людей по квартирам, а сам спешно вернулся в Балмазы.
Из Балмазов по телефону связался с руководством леспромхоза, доложил обстановку, попросил незамедлительно выслать мастера и двух десятников, а сам вместе с завхозом К.Х. Уразаевым, забрав инструмент и все необходимые материалы, в тот же день вернулся в Киреевку.

На другой день с утра, снабдив колхозников инструментом, привел их на лесосеку. Объяснил и показал им правила валки деревьев, приемы раскряжевки, рассказал, какие готовить кряжи. Так как заказ был срочный и специальный, с лесосеки забирали только кряжи для производства авиафанеры длиной 3,2 и 4,8 метра. Все остальное оставляли в лесу. Работу организовывали сквозными звеньями. Приемку заготовленных и вывезенных звеньями к реке сортиментов решили произвести потом – в штабелях, по прибытию мастера и десятников. Вот так по-военному четко в течение трех суток (трех!), без предварительной подготовки, жизнь и работа в мастерском участке вошли в нормальную колею и начали работать столовая и магазин, хотя и в плохо, то есть на скорую руку, приспособленных для того помещениях. А на четвертый день прибыли и приступили к работе десятники и мой помощник – мастер Лев Абрамович Вялых». (Конец цитаты).
Другой военный заказ лесозаготовителям тех лет – это заготовка так называемой «ружейной болванки». Вытесывали их по шаблону топором из отборных березовых поленьев двух типоразмеров: для автоматов – длиной 0,7 метра, для винтовок – 1,35 метра. Для заготовки ружболванки формировали бригады. Работали бригады зимами в специально устроенных в лесных массивах с преобладанием березовых насаждений базовых, так сказать, помещениях. В Балмазинском ЛЗУ это были землянки, выкопанные в крутом склоне горы неподалеку от Малого Сибирского тракта (уточнение для молодых: старой автодороги Караидель –Тастуба) примерно на полпути между несуществующей ныне деревней Апрелово и известными всем старожилам Каировскими горами.
В Комсомольском ЛЗУ такая же бригада размещалась в двух квартирном доме в вершине Черемухового лога: километрах в пяти, – если идти по прямой линии, – от Юрюзани. Понятно, что в леспромхозе в годы войны было не две, а больше таких бригад. Все они на место производства работ приезжали на лошадях и с запасом продуктов. Бревна, из которых, превратив их предварительно в поленья, тесали они потом ружболванку, заготавливали в окрестных урочищах и «гужом» подтаскивали к базовым помещениям, в которых и работали, и пищу готовили, и отдыхали, и до отправки на заводы готовую ружболванку хранили и одновременно – разложив ее на решетчатых стеллажах – подсушивали. А выраженный одной цифрой итог их работы в войну таков: 255 000 отвечающих стандартам тех лет и отправленных на оружейные заводы ружейных болванок.

Военное детство

Надежда Александровна и Дмитрий Иванович Кощеевы поженились и стали жить вместе с 1947 года, а в леспромхозовских поселках проработал почти по четверти века. Первые три «с гаком» года – проживая в деревне Спасская и работая в Магинском лесопункте.
Остальные два, без малого, десятилетия, - проживая в Озерках и работая: Дмитрий Иванович – сначала кузнецом, затем механиком нижнего склада, а потом заведующим РММ Крушского лесопункта; Надежда Александровна – сначала, и очень недолго, техничкой, а потом, вплоть до выхода на пенсию, пекарем в поселковой пекарне. Все эти годы трудовые коллективы, в которых работали супруги Кощеевы, неизменно перевыполняли планы и задания при удовлетворительном, это касается лесозаготовок, и отменном, в части, касающейся хлебопечения, качестве работ. Неспроста же тогда командированные в Уфу или другие города водители непременно прихватывали с собой как подарки друзьям и деловым партнерам не только мед и рыбу, но и по мешку выпеченного в местной пекарне (то есть Надеждой Александровной и ее подругами) пышного и ароматного хлеба.
Нижнескладские и лесовозные бригады лесопункта тоже частенько опережали коллег из других поселков леспромхоза в социалистическом соревновании, в чем, несомненно, была заслуга и слесарей-ремонтников во главе с механиками, одним из которых был Д.И.Кощеев. Кроме того, именно Дмитрием Ивановичем, вместе с соседом по дому Ф.Гаяновым, был опробован и в деталях отработан способ капитального ремонта обветшавшего жилого дома методом «семейного подряда», который с того времени стал применяться во всех населенных пунктах предприятия.

Супруги Кощеевы

Но годы никого не щадят. Когда Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу исполнилось по 55, а произошло это в 1985 году, товарищи по работе проводили их на пенсию, но не без сожаления: жалко было расставаться с неоднократно проверенными в иной раз очень непростых ситуациях надежными и исключительно добросовестными работниками. Помимо всего прочего, супруги Кощеевы сумели завидные эти качества передать детям.
Дочь Марья (после замужества Тимохина) успешно окончила техникум, а после нескольких лет работы на нижнем складе, была назначена старшим бухгалтером лесопункта. Сын Владимир среди прочих тоже не затерялся, и стал одним из лучших слесарей-электриков поселка. А у подметивших все это односельчан никогда не было сомнений, что привычка все делать не «абы как», а «как следует», была присуща Надежде Александровне и Дмитрию Ивановичу уже в детстве, пришедшемся на военное лихолетье.
Весь вечер (в декабре 1994 года) рассказывали они мне про свое и сверстников военное детство, хлебосольно угощая при этом и пельменями, и собственного посола хариусами, и спиртным, в умеренном, разумеется, количестве. И уже тогда, в ходе беседы, прямо за столом, невольно подумалось, что именно преодоленные в войну трудности и полученная при этом трудовая закалка решающим образом повлияли на формирование отношения к общественно полезному труду всего поколения советских людей, родившихся на рубеже двадцатых и тридцатых. А сам пересказ воспоминаний о детстве супругов Кощеевых, в том виде, в каком они мне запомнились, таков:
В 1941 году исполнилось им по 11 лет. Жили они тогда в захиревшей и исчезнувшей в годы ликвидации так называемых «неперспективных» сельских населенных пунктов деревушке Байкинка, некогда располагавшейся неподалеку от нынешних деревень Тайга и Тайкаш. Начало деревушке положил хутор, построенный еще до революции во времена столыпинской земельной реформы. Со временем хутор разросся. К началу войны в колхозе «Рабселькор», объединявшем жителей деревни, было около 35 хозяйств.
Колхоз был, как стали говорить несколько позже, многоотраслевым. Имел крупный рогатый скот, овец, свиней, лошадей. Все корма готовили сами. И для собственных нужд, и для сдачи государству выращивали колхозники зерновые, картофель, лен, коноплю. Механизмов и электричества в деревне не было. Все работы производились вручную.
Потому и до войны дети не сидели без дела. С малых лет они помогали взрослым на прополке, сенокосе и уборке урожая. Помощь детей в посильных детским рукам сельскохозяйственных работах широко практикуется и сегодня: не была особо обременительной для Надежды Александровны, Дмитрия Ивановича и их сверстников и та работа в колхозе, которую поручали выполнять им в предвоенные годы.
Но с началом войны положение коренным образом изменилось. На фронт ушли практически все взрослые мужчины деревни – сорок четыре человека. Вся тяжесть выполнения государственных заданий по заготовке сельскохозяйственных продуктов легла на плечи женщин и детей. Почти непосильным был и натуральный налог: твердым заданием по сдаче мяса, молока, яиц, шерсти и картофеля облагался каждый двор, независимо от количества трудоспособных и размера личного подсобного хозяйства.
И государственные поставки, и твердое задание выполнить можно было только крайним напряжением сил. Потому с началом войны занятия в школе начинались только после окончания полевых работ. А дети работали уже без скидки на возраст – наравне с взрослыми. Трудились не только потому, что у каждого в деревне были на фронте родные и близкие, которым оставшиеся в тылу и взрослые, и дети всей душой стремились помочь, внося посильный вклад в обеспечение действующей армии хлебом, мясом и иными продуктами. Работа была и средством выжить, не умереть с голоду.
В семье Надежды Александровны способных полноценно работать было только двое: ее мать и она сама. На их иждивении были три младшие сестры Надежды Александровны и три престарелые больные старухи. Отец погиб в трудовой армии в середине войны. Надеяться было не на кого. Мать выбивалась из последних сил, стараясь успеть и в колхозе, и дома. Даже Надя (как и большинство ее сверстников) трудилась весь световой день. А летом нередко приходилось работать и в лунные ночи (тогда говорили: по месяцу).
Девочки рвали лен, гребли сено, серпом жали зерновые, скирдовали хлеб, на лошадях вывозили снопы с поля, молотили хлеб конными молотилками, выполняли и многие другие работы. Даже детей в страду с поля не отпускали. Бывало, уставшие дети прятались в ометы. Но отдохнуть украдкой удавалось редко: приходил бригадир и вилами прощупывал солому, выгоняя оттуда затаившихся ребятишек.
Мальчишки делали те же работы, что и девочки, а сверх того – возили на быках и лошадях хлеб в центр сельсовета, село Ново-Троицк. По ночам на быках скирдовали сено. Подвозили на фермы корма, вывозили на поля навоз. Те, кто постарше, пахали и на быках, и на лошадях, а случалось – и на коровах.
Дмитрию Ивановичу довелось в войну работать и в кузнице. Трудиться в ней он начал в конце 1944 года, в четырнадцать лет. Кузница была устроена в крытом дерном деревянном здании. Из оборудования – горн, наковальня да ручной мех. Потребный для работы уголь кузнецы выжигали сами, рядом с кузницей.
Работы у кузнецов было выше головы: готовили к уборке серпы (обтачивали их, насекали зубья); ремонтировали плуги и бороны; приводили в рабочее состояние изрядно поношенные жатки, конные грабли и другой сельскохозяйственный инвентарь. Выполняли и массу других заказов, как для колхоза, так и для односельчан.
Нелегка была работа и в поле, и в кузнице, а оплачивалась скудно. Обычно в начале уборки давали аванс: от одного до двух пудов зерна (в зависимости от выполняемой работы). С первого зерна нового урожая (на свой страх и риск: это запрещалось) председатель колхоза тайком организовывал помол малой его части. И до конца уборки по вечерам (только работающим) муку выдавали ежедневно. О размере выдач говорит хотя бы то, что делили муку ложками, а по полстакана давали только занятым на особо тяжелых работах. Окончательный расчет был обычно в январе. Но и тогда много не получали. Даже работавший в кузнице Дмитрий Иванович за год больше двухсот килограммов зерна не зарабатывал.
Потому в пищу в годы войны шло все мало-мальски к тому пригодное: не только известные всем щавель, кислица, борщовник, но и липовый лист, лебеда, желуди, ильмовая кора, «крупянники» с елок, сосновые побеги, полевой хвощ. Но и это помогало мало; люди с голоду пухли, и малые дети нередко умирали. Кто работал, тех хоть как-то кормили на работе. Кто не мог, – вынужден был довольствоваться болтушкой из муки, заработанной трудоспособными членами семьи, да молоком коровы, – если была она в хозяйстве, разумеется…
Так жили и работали в военное лихолетье женщины и дети. И не в одной только деревушке Байкинка, а во всей стране. И без разгромивших захватчиков трудоспособных мужчин справились они с обеспечением фронта и страны сельскохозяйственными продуктами. Признание их заслуг – правительственные награды. В числе других награждены медалью «За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.» и супруги Кощеевы.

Петухово: колхозники и артельщики

Еще до войны Берлоговская неуставная сельскохозяйственная артель стала использовать для своих нужд часть земельных угодий в окрестностях деревни Петухово. Была тогда таковая в правобережье Уфимки, в восьми километрах от тоже исчезнувшей с карты района деревни Усть-Байки.
Располагалась она на «бойком» месте, так как именно через Петухово проходила дорога, по которой из деревень правобережья в уборочную пору свозили хлеб в находившийся тогда в Усть-Байках, а не в Бердяше, как стало после заполнения Павловского водохранилища, хлебоприемный пункт района.
Именно в этой деревне родился (1 января 1936 года) и еще ребенком начал трудиться в объединявшем жителей деревни и названном ими «Путь Сталина» колхозе Леонид Спиридонович Кузнецов.
Л.С. Кузнецов, судя по всему, единственный леспромхозовец, заработавший медаль «За доблестный труд в Великую Отечественную войну 1941-1945 гг.» в столь «нежном», если не выразиться еще категоричнее, возрасте, хотя вручили медаль Леониду Спиридоновичу в 1947 году, когда исполнилось ему уже одиннадцать лет.

После этого долго еще работал он в аграрных предприятиях правобережья Уфимки, но последние 13 лет перед выходом на пенсию трудился в подсобном сельскохозяйственном участке Магинского леспромхоза, щедро делясь при этом наработанным за десятилетия безупречного и добросовестного труда опытом с молодыми.
В том числе и этим он в немалой степени поспособствовал несомненным и признанным всеми трудовым достижениям коллектива ПСХУ в восьмидесятых годах прошлого столетия.
И именно он, рассказывая про быт и труд колхозников в войну, несколько раз повторил очень часто звучавшие тогда в его деревне слова «До солнышка!», которые, на мой взгляд, точнее других характеризуют труд всех, работавших в военную пору в тылу. И сумевшим, несмотря ни на что и вопреки всему, – обеспечить страну и фронт всем необходимым.
Чаще других в Петухово говаривал так в войну бывший тогда председателем колхоза «Путь Сталина» Петр Федорович Дубровин. Произнесенные им и обращенные к кому-либо из подчиненных эти слова воспринимались всеми и являлись фактически жестким и недвусмысленным требованием приступать к работе еще до восхода солнца. Колхозников, насмелившихся пренебречь этим требованием, могли приравнять к прогульщикам. А с прогульщиков спрос в войну был жесточайший.
Пример тому – мать ветерана. Как-то занемогла она, и не смогла выйти на работу. В результате едва-едва удалось ей избежать суда. Спасло ее лишь то, что ее муж еще в 1941 году пропал без вести, и она одна, без чьей-либо помощи, «поднимала на ноги» троих детей, причем даже самому старшему из них, то есть Леониду Спиридоновичу, лишь в начале 1942 года исполнилось шесть лет.
Да и конец работы, особенно во время уборочной, зачастую определял тогда вовсе не закат солнца, а только окончательное и качественное выполнение всего порученного на этот день. Одна из очень веских причин тому – специализированной техники в деревне тогда почти не было.

Сев зерновых чаще всего производили вручную. То есть шагали по пахоте с лукошком и как могли равномерно разбрасывали семена. Сразу после посевной приступали к закладке силоса, для чего и опять-таки вручную подчищали старые и выкапывали кубической формы новые ямы со стороной, равной примерно трем метрам.
Все остальные работы по закладке силоса тоже не были механизированы: лишь подвозили пригодную для силоса зеленую массу к ямам на лошадях. Сразу после закладки силоса приступали к сенокосу. После сенокоса наступал черед уборки озимой ржи, а чуть позже и всех остальных зерновых культур. Немалую их часть сжинали серпами. Имевшиеся в колхозе немногочисленные жатки и лобогрейки тоже не очень-то облегчали уборку зерновых.
Особенно трудно было тем, кто скашивал хлеба лобогрейками: не зря же их именно так называли. Жатка сама сбрасывала на ниву очередную скошенную и достаточную для одного снопа порцию колосьев. Но при скашивании зерновых лобогрейкой требовалось два работника: один управлял лошадью, другой – достаточные для снопа и скошенные агрегатом порции колосьев на ниву сбрасывал.
Нелегко было и тем, кто после жаток и лобогреек увязывал колосья в снопы. Именно они устанавливали на торец рядом друг с другом по шесть снопов и прикрывали их сверху седьмым, завершая тем самым так называемый «суслон».
Но в суслонах хлеб хранить можно было только временно. Потому суслоны – как могли быстро – свозили в определенные для хранения хлебов места и укладывали в «клади». Именно в эту пору работали не только в лунные ночи, но и при свете костров. Очень трудоемка была и ручная уборка корнеплодов, причем делать это приходилось иной раз глубокой осенью, в слякотную погоду.
Но и после уборки урожая отдыхать вволю не доводилось, так как начиналась молотьба. Неустанных хлопот требовал также уход за рабочим и продуктивным скотом колхоза. А управились в войну со всем этим многообразием не терпящих отлагательства сельскохозяйственных работ женщины, старики, инвалиды и дети, работавшие наравне с взрослыми.
Лучше многих сверстников трудился в военное лихолетье и Л.С.Кузнецов. Неспроста же еще мальчишкой удостоили его правительственной награды, по статусу и льготам приравненной ныне к медали «Ветеран труда».
Не менее интенсивно, чем колхозники и почти что бок о бок с ними, трудились артельщики. Один из таковых – Гаяз Гарифьянович Фатхутдинов. Он 1928 года рождения. В его трудовой книжке 17 записей о поощрениях. Его трудовой стаж – 45 лет. Все эти годы проработал он в леспромхозе. Причем всегда – на так называемых «основных» работах. Несмотря на малолетство, с первых дней войны трудился он наравне с взрослыми. А его рассказ о хозяйстве Березовской (так ее тоже называли) неуставной сельхозартели близ деревни Петухово и о запомнившихся ему работниках артели таков:
«Жилые дома для персонала, коровники, конюшни, кошары и другие хозяйственные строения хуторка артельщиков построены были в логу километрах в двух-трех по склону лога от деревни Петухово, располагавшегося на плоской вершине горы. Жилых дома было два. Срублены они были из кругляка, длиной 6,5 метра.
В войну в этих домах постоянно жили несколько семей. В том числе наша, то есть мои родители Гарифьян Фатхутдинович и Гильминур Нигматьяновна, мой брат Анас, мои сестры Райхана и Накия, и я. В других семьях тоже были дети. Кроме того, оба дома использовались еще и как общежития для привлекаемых в помощь нам на время пахоты, посевной, сенокоса и уборки зерновых работников.
Помещения для содержания скота тоже были и тесноватыми, и некапитальными, а устроены из вбитых в землю и переплетенных прутьями и хворостом кольев. Все помещения для скота были покрыты липовым лубом. А утепляли их мы и соломой, и кизяками, и глиной. Тем не менее, они все равно оставались непрочными, что здорово затрудняло охрану животных от волков: очень много было их в военную пору. Караульным дремать не приходилось.
А так как ружья на нашем хуторке не было, сторожа отпугивали хищников неким подобием колокольного трезвона, ударяя металлическим прутом по развешенным в разных местах тракторным «башмакам».
В летнее время артельный скот на ночь загоняли в устроенные на пастбищах карды. Скота было много: и лошади, и коровы, и овцы, и рабочие быки. Сильно затрудняло уход за скотом отсутствие воды. В Петухово даже в неглубоких колодцах вода не иссякала даже в самые жаркие летние месяцы. Но в нашем хуторке, хотя и расположенном по высоте над уровнем моря значительно ниже деревни Петухово, воды почему-то не было.
Один раз попытались мы устроить собственный колодец. И даже вырыли для него яму глубиной 12 метров. И уткнулись в скальный грунт. На том и бросили эту затею. Потому зимами мы в бочках, подвешенных над кострами, растапливали снег, и поили скотину талой водой, а когда снега не было, или гоняли животных на водопой в Айдос-лог к Сагиткину ключу, или на лошадях подвозили необходимую нам воду из Петухово.
Кстати, именно подвозка воды и была моей основной обязанностью, хотя, при нужде в том, мне поручали и другие работы. Все остальные дети, постоянно жившие на хуторке, тоже без дела не сидели. Каждому из них поручали дела по их силам и возрасту. А такой работы в деревне во все времена года предостаточно. Зерновые культуры артельщики на полях близ Петухово тоже выращивали. В основном это был овес – для лошадей, которых в леспромхозе тогда еще очень много было.
Командовал в годы войны Березовской артелью Сергей Иванович Бабаев. Из работавших бригадирами в военную пору запомнились Максим Лукин и Мансур Салихов. На время пахоты приезжали к нам на хутор на газогенераторных тракторах и трактористы. Чурку для тракторов готовили мы сами, и загодя. А из трактористов запомнились Назип Лутфрахманов, братья Латып и Ахмет Мусины и Мирзагит Якупов.
Однако, кроме названных уже, в сельхозартели было тогда еще очень много работников, так как близ Петухово содержали в войну не весь рабочий и продуктивный скот артели. В частности, принадлежавшие артели свинарники располагались в Магинске.
Что касается продукции сельхозартели – ее, в основном, как, впрочем, и во все последующие годы, расходовали в детсадах и столовых предприятия. Но часть молока всю войну доярки увозили в Байки и сдавали на маслозавод».

Девочки, девушки и лесозаготовки

В семидесятых годах прошлого столетия использование женского труда непосредственно на лесозаготовках было категорически запрещено. Но в войну было не так. И вот что про все это сами «лесорубы» военной поры рассказали:
Во время войны в лесозаготовительные участки выезжали по разнарядке районных властей. Исполняя ее, колхозы отправляли на лесозаготовки и людей, и лошадей. Отказ исключался. За это судили. А так как мужчины были на фронте, исполняли трудовую повинность, в основном, девушки, бездетные женщины и подростки. Нередко работали на лесозаготовках и дети.
Один из примеров тому – Ж.А.Захарова (в девичестве Кулябина). В 1941 году исполнилось ей всего 12 лет. Жила она в деревне Спасская. Несмотря на возраст, всю войну, как и почти все ее одногодки, не имела возможности учиться. Весной, летом и осенью и она, и ее сверстники на равных с взрослыми работали в колхозе.
Лично ее не посылали на лесозаготовки. Но было голодно, и она с подружками зимами помогала заготавливать дрова пароходству. Работа их заключалась в следующем: на горах напротив Магинска от Янсаитово до Бердяша в разных местах были уложены в поленицы метровой длины дрова. На санках девочки подвозили их к лотку для спуска дров к реке. За выполненную норму - шесть кубометров на двоих – кормили бесплатным обедом. Другой оплаты не было.
Ж.А. Захарова могла и не пойти на работу. А вот девушки, мобилизованные на работу по трудовой повинности, так сделать не могли. А.Г.Зыкова (в девичестве Феденева) из таковых. В 1941 году ей было 17 лет. Жила она в Байках, числилась колхозницей, но всю войну в родной деревне работала только летом. Большую же часть тех лет провела на лесозаготовках и лесосплаве.
По словам Анны Гавриловны, особенно трудно на лесозаготовках было зимой. Из инструмента им выдавали (на двоих) по поперечной пиле, два топора и одному металлическому клину. Подружки из одной деревни держались вместе, но работали по двое. Поперечной пилой валили деревья. Топорами обрубали сучья. Раскряжевывали хлысты на сортименты на лесосеке. Волоком на пене (доске с лямками, на которой благодаря прибитой к ней зубчатой планке удерживались при волочении наваленные на доску одним концом бревна) вытаскивали сортименты к дороге. Собирали сучья в кучи и сжигали их.
Спецодежду тогда не выдавали. Обходились тем, в чем приходили из дома. Особенно досаждала обувь. Лаптей, в которых приходилось ходить по сучкам, не всегда хватало на два дня. Случалось девушкам возвращаться в бараки, обмотав ноги портянками, завязанные оборами (веревочками) от развалившихся лаптей. Жили чаще всего в бараках.
Внутри барака по обеим сторонам нары в два яруса. Посередине проход. В проходе печь и стол. Питались скудно: чаще всего только продуктами, привезенными из дома. Работали, как правило, допоздна, без праздников и выходных. Конечно, можно было купить и лапти,– они стоили 50 рублей, и поесть в столовой. Но на это нужны были деньги. А их не было: плату за работу получал колхоз, а им, работавшим в лесу, начисляли только трудодни.
Бичом для девушек были и болезни: тяжелые условия труда, скученность, баня раз в три месяца, скудное питание – многим из них подорвали здоровье на всю жизнь. Высок был и производственный травматизм. Очевидцем одной из таких трагедий случилось быть и Анне Гавриловне: на ее глазах упавшей не в ту сторону сосной убило работавшую неподалеку ее подружку из Стеклозавода.
Не легче было и на сплавных работах. Особенно на молевом сплаве по малым рекам, таким как Тюй или Бердяшка. Сплавные работы и сами-то по себе очень трудоемки. Но еще больше неприятностей доставляли постоянно мокрые ноги. О бесплатной выдаче всем занятым на сплаве болотных сапог, тогда еще и помина не было…

Надежный тыл – заслуга подруг воинов

В советское время СМИ страны часто подчеркивали выдающуюся роль почина Прасковьи Никитичны Ангелиной «Сто тысяч подруг – на трактор!» в снабжении хлебом армии и населения во время Великой Отечественной войны. Всего в Советском Союзе более 200 тысяч девушек и женщин освоили профессию трактористки в течение первых нескольких месяцев войны. Последовательницы Паши Ангелиной были и в нашем районе.
Одна из таких женщин-механизаторов военных лет – это Валентина Васильевна Выгузова. Своего друга юности, погибшего на фронте в 1943 году, проводила она на фронт в первые дни войны. Потом четыре месяца учебы на курсах трактористов в Караиделе. И уже в ноябре 1941 года Валентина Васильевна получила свой первый трактор - газогенераторный ХТЗ, на котором и стала работать в колхозе «Знамя Труда». Был такой в войну в несуществующей уже сейчас деревне Ильинка.

И на современных-то тракторах работа изматывает даже мужчин. А в войну для старенького ХТЗ немного бензина выдавали лишь в начале рабочего дня – для запуска двигателя. И если трактор глох во время работы, заводить его приходилось «с буксира», веревками, которые тянули все находившиеся на поле трактористы и прицепщицы.
Не всегда были хорошо просушенными и березовые чурки – основное топливо газогенераторного «сердца» трактора ХТЗ. Но даже на сырой чурке вспахать за день шесть гектаров, то есть выполнить норму надо было обязательно. Время-то было военное. Соответствующим был и спрос. Как за полноту использования рабочего дня, так и за непременное исполнение планов и заданий.
Трактористкой (а во время уборки зерновых – комбайнером) проработала В.В.Выгузова всю войну. Никогда не жалела Валентина Васильевна сил и личного времени и на общественную работу. В военную пору была бессменным комсоргом, а после войны ее много раз избирали депутатом сельсовета.
А самое весомое подтверждение личного и немалого вклада В.В. Выгузовой в по-беду над фашизмом – первая из ее шести медалей, так называемая «Сталинская», кото-рой трактористку наградили за доблестный труд в годы войны.
Но не только хлеб нужен был стране и фронту. В промышленных предприятиях ушедших на войну мужчин тоже заменили женщины. Многие из них освоили и чисто мужские профессии.
Одна из таковых – жительница Магинска Любовь Андреевна Сысолова (в девичестве Стрельникова). Когда началась война, ей было всего 15 лет. Но в конце 1942 года, причем в те именно месяцы, когда под Сталинградом решалась судьба страны, начальник автоколонны А.З.Загорский отобрал из поселковой молодежи самых активных и за три месяца обучил шоферскому делу тринадцать человек.
Л.А.Стрельникова была единственной девушкой в группе. Но училась лучше многих юношей – только на «отлично». А на «права» сдала с первой попытки, что тоже оказалось «по плечу» далеко не всем юношам. И уже в зиму с 1942 на 1943 год успешно прошла стажировку под руководством опытного шофера на вывозке леса. С тех пор, вплоть до конца 1945 года, будущая жена воевавшего с фашистами десантника Николая Андреевича Сысолова и мать пятерых детей, на газогенераторном лесовозе ЗИС-21 вывозила к местам переработки и к сплавным рекам кряжи для производства авиационной фанеры, стройлес, шпальник, пиловочник и все прочие, так нужные стране и фронту сортименты.
А труд водителя лесовоза легким никогда не был. А в войну – тем более. Работать приходилось сутками. Водители сменяли друг друга прямо в лишенной даже намека на современные удобства и продуваемой всеми ветрами фанерной кабине «капризного» в эксплуатации и трудоемкого в обслуживании прадедушки современных мощных лесовозных автомобилей.
Плохо было тогда и с одеждой, в которой шоферы выходили на работу. Самой «модной» обувью были собственноручно сплетенные из липового лыка лапти. Прочая одежда – примерно такого же качества. Даже новый «ватник» являлся тогда предметом роскоши. Скудным было и питание. Хлебную «пайку» - менее килограмма весом – приходилось дополнять напаренными в печи дубовыми желудями. А конфеты заменяла сначала сваренная, а затем подсушенная в печи свекла.
Но и в этих – по любым меркам экстремальных - обстоятельствах, Л.А.Сысолова работала ничуть не хуже оставшихся в тылу по «брони» взрослых мужчин. Как и В.В.Выгузову, за самоотверженный труд в военные годы Любовь Андреевну наградили медалью. Вторую свою медаль, и тоже за добросовестный труд, получила она за работу уже в послевоенные годы. Из прочих многочисленных знаков трудового отличия особенно памятна единственной в леспромхозе женщине – водителю лесовозного автомобиля, денежная премия в триста рублей, которой наградили ее за перевыполнение плана в декабре 1944 года.

Бабье «царство»…

Спасская – одна из исчезнувших после заполнения Павловского водохранилища деревень, жители которой с незапамятных времен кормились хлебопашеством и лесными промыслами, и малая родина значительной части Гробовых, Комаровых и Чирковых, ставших постоянными работниками Магинского мехлесопункта еще в довоенные и военные годы.
Одна из таковых – Валентина Александровна Гробова. Родилась она в 1919 году. В начале 1941 года все у нее было не хуже, чем у людей. Муж работал на тракторной вывозке сортиментов из делянок Берлоговского лесозаготовительного участка на лесную биржу мехлесопункта на берегу Уфимки (располагавшейся тогда между деревней Спасская и плотиной в устье речки Бердяшка), и очень неплохо – по меркам тех лет – зарабатывал.
Потому сама она имела возможность быть только домохозяйкой, так как на ее попечении были две малолетние дочери: трех (Тамара) и двух (Нина) лет от роду. Потрясения и обиды времен раскулачивания и коллективизации к тому времени тоже уже почти забылись. И отношения в деревне были очень добросердечными. Замками редко кто тогда пользовался. Хотя, если по совести, и прятать-то от завистливых и корыстолюбивых глаз нечего было. А попавшим в беду односельчанам помогали тогда всем миром - кто, чем мог и богат был.
Но буквально за неделю до войны мужа Валентины Александровны призвали в трудовую армию. Свидеться с ним В.А.Гробовой довелось лишь через девять долгих лет. Начавшаяся война в еще большей степени все устоявшееся и привычное порушила и переменила.
Потому - оставшаяся без мужниной поддержки - Валентина Александровна уже в первые военные недели устроилась на постоянную работу в лесозавод Магинского мех-лесопункта, располагавшийся тогда километрах в двух от ее родной деревни - рядом с плотиной. Работала там В.А.Гробова всю войну. И вот что она о лесозаводе, о подругах и других односельчанах рассказала:
Лесозавод располагался рядом с плотиной на правом берегу Бердяшки, и представлял собой сооруженный из круглого леса (каркас) и кровельных досок (обшивка стен и крыша) просторный и открытый с одной из сторон навес, под которым на массивных фундаментах были установлены водяная турбина и приводимая этой турбиной в действие лесопильная рама.
Приобретенная еще Манаевым, лесопильная рама эта была не четой отечественного производства пилорамам, в послевоенные десятилетия установленным в тарных цехах леспромхоза, по надежности.
Валентина Александровна не помнит случая, чтобы в войну был простой из-за ее поломки. Качество вырабатываемых на пилораме досок, плах и брусьев тоже было отменным. Так называемых «пропеллеров» и в помине не было. Да и максимальная толщина пропускаемых через пилораму бревен тоже была не рядовой – до восьмидесяти сантиметров.
Однако даже самая совершенная техника сама по себе продукцию не выпускает. Делают это люди, которые этой техникой на работе пользуются. Но Магинский мехлесопункт с первых лет существования славился мастерами своего дела.
Недаром же в предвоенные годы передовики предприятия (Степан Алексеевич Сысолов и Мефодий Тимофеевич Чересов: подробно о них – позже) побывали в Москве на всесоюзном слете стахановцев, работой которого руководил сам «всесоюзный староста» - Михаил Иванович Калинин. Военные годы для коллектива в этом смысле тоже исключением не стали.
В части, касающейся лесопиления, одним из самых опытных и знающих специалистов предприятия был Максим Иванович Овсянников. Именно поэтому ему всю войну оформляли так называемую «бронь», и именно он все военные годы руководил работой лесозавода. Заточкой и разводкой зубьев рамных пил в войну занимался Ларион Макарович Ожегов. Делал это он в так называемом «тепляке», срубленном из круглого леса и служившим одновременно еще и помещением для обогрева и отдыха персонала лесозавода.
Несмотря на преклонные годы – работать на лесозаводе Ларион Макарович начал еще при Манаеве – Ожегов один обслуживал все бригады всю войну в три смены работавшего лесозавода. Он же был еще и как бы механиком лесозавода. Именно ему подчинялись работавшие посменно два подростка-слесаря, которые в первую и вторую смену следили за исправностью плоскоременной передачи, посредством которой водяная турбина приводила в действие лесопильную раму, и систематически, с помощью масленки, смазывали трущиеся узлы и детали и водяной турбины, и пилорамы.
Бревна на распиловку к пилораме подвозили на автомобилях. Разгружали бревна и на покаты, уложенные на земляную эстакаду рядом с навесом, откуда их без особого труда можно было вручную подкатить к пилораме, и немного поодаль – в так называе-мый «запас». Из запаса, при нужде в том, бревна к покатам на лошади подтаскивал Нагим Аюпов, которого, вероятно из-за его нездоровья, на войну так и не мобилизовали.
Кроме названных уже лиц мужского пола, в военные годы на лесозаводе трудился рамщиком Хабибулла Лутфуллин – преклонных уже лет, но все еще физически крепкий. Однако весь остальной персонал всю войну очень успешно работавшего лесозавода был исключительно женского пола, причем преобладали имевшие уже детей женщины.
Работали они в три смены бригадами по шесть человек. В составе этих бригад трудились и подруги Валентины Александровны – Зоя Худякова, Анна Захарова, Настасья Бабинцева, Мария Угринова, Зоя Казакова. Работавшая в третью смену бригада, как правило, балансирной циркулярной пилой, тоже имевшей привод от водяной турбины, пилила бревна на коротенькие чурбачки, которые, после расколки и сушки, превращались в так называемую «чурку» – топливо для газогенераторных тракторов и автомобилей. Но в первую и вторую смену бригады лесозавода работали только на пилораме.
Нелегка эта работа и сегодня, когда стандартная длина распиливаемых бревен, почти всегда,– пять метров, а лес сравнительно некрупный – кряжи толщиной сорок-пятьдесят сантиметров пилят на доски, мягко говоря, нечасто. А в войну стандартная длина подаваемых на распиловку пиловочных кряжей была равна или четырем с половиной, или шести с половиной метрам. Кряжи, как правило, были комлевыми, так как главной продукцией лесозавода были шпалы, а их из тонкого леса не выпилишь.
Да и породный состав распиливаемых хвойных бревен был иной, чем сегодня: преобладала - значительно более тяжелая, чем ель и пихта – сосна. Сырую пятиметровую половую сосновую доску даже мужчина поднимает с натугой, не говоря уже о тех досках, длина которых равна шести с половиной метрам. А в войну женщины, в смены, когда пропускали через пилораму так называемый «шпальник», вручную ворочали еще и толстенные, - и еловые, и пихтовые, и сосновые, - пятиметровые плахи.
В такие дни в первую половину смены постанов рамных пил был таков: в середине плаха, по толщине равная ширине выпиливаемого в этот день типоразмера шпал (таких типоразмеров было несколько), по краям – половые и кровельные доски. Напиленные доски после первого пропуска бревна через пилораму сразу выносили из цеха, переносили иной раз на расстояние до двухсот метров, и укладывали в штабеля.
Во вторую половину рабочего дня выпиленные в начале смены плахи во второй раз пропускали через пилораму, получая в результате заготовки для шпал и обрезные доски. И те, и другие, и опять вручную, выносили из цеха. Доски укладывали в штабеля, а заготовки для шпал относили туда, где другие уже работники разделывали заготовки по длине, маркировали, а потом укладывали вполне готовые уже шпалы так, как того требовали технические условия.
Любой, кто честно представит себя на месте трудившихся в войну на лесозаводе женщин, поймет, что такая работа очень выматывает. Однако оплачивалась она скудно. Да и на заработанные деньги мало, что можно было купить. Почти все товары «отпускали» (само это слово применительно к торговле уже – характеристика) тогда по карточкам, на полках для «свободной» (еще одна красноречивая характеристика) продажи товаров почти всегда ничего не было, а то, что появлялось время от времени на них, редко кто покупал, потому что дорого стоило.
Именно поэтому главным вознаграждением за труд для всех трудившихся в войну была хлебная «пайка». Для работников лесозавода ее вес был определен в восемьсот граммов за рабочий день. Но заработанную тяжким трудом «пайку» еще и получить в магазине надо было, выстояв в раздраженной ожиданием очереди иной раз по два-три часа. Толчея в часы «отпуска хлеба» в магазине была неимоверная. Нередко после возвращения домой с хлебом приходилось пришивать на верхнюю одежду пуговицы – взамен оторванных в магазинной толкучке.
Случаи дополнения хлебного пайка через государственный магазин другими продуктами были нечастыми: только изредка, не каждый месяц, на леспромхозовской же мельнице, как и лесозавод, тоже располагавшейся рядом с плотиной, но на левом береге Бердяшки, мололи на муку сэкономленный за счет сокращения фуражной нормы рабочих лошадей щуплый овес.
Получившуюся в результате всего этого даже не овсяную муку, а какую-то смесь из муки и шелухи старательно и поровну делили и выдавали работникам предприятия.
Не допустить, чтобы дочери «пухли» от голода, удалось Валентине Александровне лишь благодаря помогавшим в военное лихолетье друг другу, и в первую очередь – самым слабым, односельчанам. Особенно много помогли Валентине Александровне ее тетя Пелагея Павловна Гробова и муж тети Александр Александрович, в доме которых молодая женщина и ее дочери почти всю войну и прожили.
Глава семьи, хотя еще до войны стал персональным пенсионером, тоже был мобилизован в трудовую армию, в военную пору работал на сплаве, из-за чего частенько и надолго отлучался из дома. Потому большую часть работ по ведению домашнего хозяйства семьи выполняла Пелагея Павловна.
Тем не менее, пока Валентина Александровна была на работе, дочерей племянницы обихаживала она, как собственных, причем делала так и еще много лет после войны, и даже тогда, когда обе девочки стали уже взрослыми. А в войну Пелагея Павловна от своей части полученного в магазине по карточкам и разделенного на одинаковые (по числу едоков) и в присутствии детей доли хлеба, всегда отделяла кусочки, которыми потом, – улучив удобный случай - обеих девочек подкармливала.
Девочки ели тогда эти очень небольшие кусочки ржаного хлеба так, как сегодня их внуки даже самый хороший шоколад не смакуют. Не случайно же, когда Валентина Александровна принесла домой из магазина буханку хлеба, от которой по дороге домой, не утерпев, отщипнула кусочек, одна из ее дочерей сразу отметила: « А вот тут корочки нету!»
Но основой питания практически всех односельчан В.А.Гробовой в войну были все же не хлеб, а молоко и картошка. Однако такого раздолья с сенокосами, как сейчас, в военную пору и в помине не было. Выкашивали тогда не только все лесные лужайки, но и придорожные обочины.
А к сараям заготовленное сено подвозили в военную пору кто, как мог: кто на лошади, а кто и на ручной тележке. Да и картофель все выращивали тогда на куда больших, чем делают это сельчане сейчас, огородах. Площадь картофельного огорода Валентины Александровны, к примеру, в войну была пятнадцать соток: на девяти сотках выращивала картошку она около дома, на шести – в поле.
Однако землю под огороды колхоз выделял тогда не просто так, а за обязательство трудиться – в свободное от основной работы на лесозаводе леспромхоза время – для нужд колхоза. Потому всю войну выходных и у В.А.Гробовой, и у большинства ее односельчан, фактически не было.
И уже в самом конце разговора, в ответ на вопрос: « А разве нельзя было подыскать работу легче, более подходящую молодой женщине, и не так разрушительно влияющую на ее здоровье?» – Валентина Александровна, не задумываясь, и с неожиданной для ранее спокойного, и даже доверительного, характера всей беседы, категоричностью, заявила:
- Нельзя! На легких работах и заработок, и хлебный паек меньше были! Прокормить на них детей невозможно было! Потому все имевшие детей женщины в войну стремились заполучить рабочие места на «основных» работах. Пример тому – мои односельчанки Полина Фроловна Сысолова, Мария Ефимовна Егорова и Мария Егоровна Сысолова (подробно о них – позже), в военную пору работавшие (в разных должностях) в тракторной колонне леспромхоза.
Уставали на работе они, не меньше, чем я сама. Кроме того, они, в отличие от нас, работавших на лесозаводе, еще и в замасленной одежде, а иной раз и сами чумазые, ходили. И я очень рада тому, что ни детям, ни внукам нашим, ничего подобного тому, что их матери и бабушки пережили в войну, не довелось еще испытывать…

С организацией учебы тоже не плошали!

И до войны в Магинском мехлесопункте много внимания уделяли подготовке кадров. В частности, в Смолокурке, небольшой деревушке, располагавшейся в нескольких километрах от Комсомола, заботливо опекаемое предприятием, функционировало тогда фабрично-заводское училище (ФЗУ). Размещалось ФЗУ в трех больших бараках.
В одном из бараков были учебные классы, в двух других – спальные комнаты для учащихся, кухня, столовая, красный уголок, кабинеты преподавателей и прочие, необходимые для нормальной работы училища служебные помещения. До войны ФЗУ подготавливало к работе в лесопромышленных предприятиях, в том числе, приемщиков.

Один из сделанных в военную пору фотопортретов И.В.Сталина

Приемщики в те годы были главными помощниками мастеров, которым в сезон лесозаготовок необходимо было в считанные дни обучить безопасным приемам работы, стандартам на лесоматериалы и прочим лесным «премудростям» всех мобилизованных по «трудгужповинности» колхозников.
Потому подготавливали к практической работе в лесопромышленных предприятиях «фэзэушников» разносторонне и основательно. Всем им, кроме формы, выдавали и рабочую одежду. Теоретические знания, полученные в учебных классах, закрепляли в памяти они во время практических занятий, когда, бок о бок с постоянными работниками мехлесопункта, трудились и на лесоповале, и на трелевке сортиментов к лесовозным дорогам лошадьми, и на всех других переделах лесозаготовительных работ.
Последний по времени выпуск учащихся ФЗУ состоялся в первые недели войны. Сразу после этого руководство предприятия использовало освободившиеся после закры-тия училища помещения для организации собственных курсов по подготовке шоферов. Курсантов отобрали из числа хорошо зарекомендовавших себя на работе молодых парней, в основном 1923 и 1924 года рождения.
Командовал курсами откомандированный в предприятие Петр Сергеевич Сорокин – один из преподавателей уфимских шоферских курсов, в войну размещавшихся в одном из зданий в центральной части города на улице Пушкина. В наборе было около тридцати курсантов. Теоретические занятия совмещали они с работой на производстве – валке, трелевке и раскряжевке. Тем не менее, уже в январе 1942 года курсанты начали стажировку на лесовозах ЗИС-21, использовавшихся тогда на вывозке. Стажировали курсантов самые опытные шоферы, трудившиеся в предприятии.
Именно они помогли освоить все тонкости и нюансы очень непростого шоферского дела друзьям-одногодкам Аркадию Михайловичу Гробову и Николаю Андреевичу Сысолову, вскоре после окончания этих курсов вместе и в одной команде убывших на Дальний Восток для прохождения действительной военной службы в РККА. И именно Н.А.Сысолов рассказал, как решали в начале войны в предприятии проблему с заменой молодежью мобилизованных на войну опытных лесовозчиков.
Ушедших на фронт трактористов тоже заменяли обученной непосредственно в предприятии молодежью. Документальное тому свидетельство – приказ № 62 от 4 июля 1942 года по Магинскому леспромхозу (одна из частей разделенного в начале войны на два самостоятельных предприятия Магинского мехлесопункта почти всю войну именовалась именно так). Параграф пятый этого приказа (стиль и орфография оставлены, как были в оригинале) гласит:
Организованные по распоряжению наркомата при Магинском леспромхозе одномесячные курсы трактористов окончили свою работу 3 июля 1942 года. Курсы провел начальник тракторной колонны – старший механик т. Поляков Н.П. Несмотря на то, что на курсы пришли в большинстве девушки и юноши, не имевшие ранее никакого представления о тракторах, подавляющее большинство из них окончили учебу с оценкой «отлично» и «хорошо». И лишь одному курсанту - из 21 человека, учившихся на курсах, - не присвоена квалификация тракториста: ввиду крайне низкого общего уровня развития и плохой памяти.
На основании вышеизложенного приказываю:
За добросовестную, плодотворную работу, вложенную большую энергию, в результате чего новый отряд трактористов в количестве двадцати человек подготовлен лесной промышленности, тов. Полякову Н.П. объявляю благодарность. (Конец цитаты.)
Судя по всему, во исполнение упомянутого в только что процитированном приказе распоряжения наркомата ЛП БАССР, в Комсомольском леспромхозе (вторая часть раз-деленного в начале войны на два предприятия Магинского мехлесопункта почти до конца войны именовалась именно так) в конце 1942 года тоже были организованы ускоренные курсы по подготовке механизаторов.
Но не трактористов, а шоферов, так как в Комсомольском леспромхозе, в отличие от Магинского, в войну большую часть древесины с лесосек вывозили не на тракторах, а на автомобилях. Командовал и преподавал на курсах начальник Комсомольской автоколонны Алексей Захарович Загорский. Курсантов было 13 человек, в том числе одна девушка – подробно о ней в одном из предыдущих очерков.
Работали курсы три месяца – в октябре, ноябре и декабре 1942 года. Теоретические занятия с курсантами проводили в поселковом клубе, – располагался он тогда при-мерно в том месте Комсомола, где потом после войны построили детский сад.
Дисциплина на курсах была жесткой. Занятия начинали в восемь часов утра. В результате в новом –1943 – году все курсанты (первое время под руководством опытных шоферов) стали работать на вывозке древесины с лесосек леспромхоза к сплавным путям. Каких-либо других курсов по подготовке механизаторов непосредственно в поселках предприятия в военную пору не было.

Война – войной, но развитие - продолжалось!

В отличие от последующих десятилетий, в военное время в приказах и деловых документах излагали только суть, опуская детали.
Приказ № 155 от 12 июля 1941 года по Магинскому мехлесопункту и следом за ним в той же тетради записанный и тем же днем датированный приказ № 156 тоже по Магинскому, но уже леспромхозу, - о приеме-передаче руководства предприятием – убедительнейшим образом подтверждают это.
Нет лишних слов и в приказе № 166 от 8 августа 1941 года по Магинскому леспромхозу, о переводе магинца Овчинникова в Комсомол – на постоянную работу в Комсомольский мехлесопункт.
Крайне лаконичны и все другие документы и приказы военной поры, по сей день бережно сохраняемые в архивах ОАО «Магинский леспромхоз» и МТПП «Магинск».
Тем не менее, из их содержания практически однозначно и почти со стопроцентной вероятностью следует:
1.В двадцатые, тридцатые и сороковые годы развитие лесозаготовительных предприятий осуществлялось примерно по такой схеме: Сначала – мастерская точка; потом, если мастерская точка была перспективной, что называется, с будущим, - лесозаготови-тельный участок. Затем, если участок обеспечивали в достаточном количестве пригодной для механизации вывозки древесины техникой, - механизированный лесопункт; и потом только, если развитие предприятия успешно продолжалось, - его реорганизовывали в леспромхоз.
2.Мехлесопункт, как и леспромхоз, был полноправным и со всеми приличествую-щими этому статусу атрибутами самостоятельным и самодостаточным хозяйствующим субъектом той поры. Разнились между собой эти два типа предприятий лишь масштабом производственной деятельности, да тем, что леспромхозами командовали директоры, а мехлесопунктами – начальники.
3. В самом начале войны существенно нарастивший производственные мощности и имевший к тому времени в своем составе и автомобильную, и тракторную колонны Магинский мехлесопункт разделили на два самостоятельных хозяйствующих субъекта.
Центральным поселком одного из них остался Магинск, главным поселком друго-го стал Комсомол.
Вскоре после разъединения (возможно: сразу же) базирующуюся в Магинске часть ранее единого предприятия повысили в статусе, приказами № 155 и № 156 от 12 июля 1941 года преобразовав в Магинский леспромхоз.
Работавший до того дня начальником мехлесопункта т. Карышев убыл в распоря-жение Караидельского РК ВКП (б), а первым директором Магинского леспромхоза стал т. Архипов.
Комсомольский мехлесопункт - первые месяцы после разделения именовался он именно так, косвенно подтверждает это упомянутый уже приказ № 166 по Магинскому леспромхозу, - вскоре после разделения тоже реорганизовали в леспромхоз.
Судя по всему, произошло это после того, как в его составе появился организован-ный в военные годы Атняшевский лесозаготовительный участок. Факт преобразования Комсомольского мехлесопункта в одноименный леспромхоз подтверждает приказ № 1 от 24 сентября 1944 года по Караидельскому (!) леспромхозу.
Суть приказа в словах: согласно приказа наркома лесной промышленности БАССР от 23 сентября 1944 года Магинский и Комсомольский леспромхозы с 23 сентября 1944 года считать объединенными в один леспромхоз, который именуется: «Караидельский леспромхоз». (Конец цитаты.)
Документов с пояснениями причин всех этих реорганизаций и без того успешно работавшего предприятия, до войны именовавшегося Магинским мехлесопунктом, найти в архивах не удалось.
Тем не менее, нет сомнений, что материальной их основой стало наличие в одном лесозаготовительном предприятии автотракторной техники, достаточной для нормального функционирования двух – во всем ему подобных, но меньшего размера. И произошли реорганизации не неожиданно, а подготавливалась загодя.
Неспроста же с сентября 1940 года резиденцией тракторной колонны тогда еще единого предприятия (ее начальником в 1940 году был С.М. Русских) определили Магинск, а автомобильной колонны (ее начальником в 1940 году был Н.В. Порозов) – Комсомол.

Фамилии других должностных лиц предприятия в военные годы таковы: первым директором Караидельского леспромхоза стал Я.Н.Зимин, работавший до того директором Комсомольского леспромхоза. Тракторной колонной объединенного леспромхоза в конце 1944 года командовал Н.П.Ноляков, автомобильной колонной – А.А.Шихов. А начальниками лесозаготовительных участков предприятия в конце 1944 года были: Берлоговского – В.М.Равикович; Балмазинского – Н.Е.Выгузов; Комсомольского – И.Д.Салмин; Атняшевского – Д.Г.Гаврилов.
4. Несколько раз в военную пору реорганизовывали и Караидельский леспродторг, до войны отвечавший за торговое обслуживание населения деревень и поселков близ рек Ай (на участке от Югуза до устья), Уфимки (на участке от Усть-Айска до Атамановки) и Юрюзань (на участке от Атняша до устья).
Последняя по счету реорганизация была произведена на основании приказа наркома ЛП БАССР № 405 и приказа треста «Башлеспродторг» № 95.
Во исполнение этих приказов с 1 декабря 1944 года одна из частей некогда громадного леспродторга была преобразована в отдел рабочего снабжения (ОРС) Караидельского леспромхоза. Первым начальником ОРСа и одновременно заместителем директора леспромхоза по рабочему снабжению стал И.И.Гладких.
Очень показательно в плане прослеживания динамики изменения сравнительной «цены» труда управленцев и простых рабочих и штатное расписание Магинского леспромхоза (некоторое время в войну им командовал и А.К.Моисеенко) на лето 1944 года.
Работники леспромхоза получали тогда (без премий): директор – 1100, парторг – 810, начальник тракторной дороги – 800, старший бухгалтер – 700, начальники лесозаготовительных участков – 500, мастера лесозаготовительных участков – 400, конюхи – 150, охранники и уборщицы – 120 рублей в месяц.
Помимо всего прочего, – если пренебречь разницей в оплате труда директора и уборщицы, этот документ фактически аналогичен штатному расписанию любого из лесопунктов в послевоенные десятилетия. Особенно если заменить в нем: слово «директор» на слова «начальник лесопункта». Слова «начальник тракторной дороги» на слова «старший механик лесопункта». Слова «начальники лесозаготовительных участков» на слова «старшие мастера лесозаготовок, нижнего склада и тарного цеха».
То есть, иначе говоря, в конце войны была завершена структурная перестройка предприятия. И именно имея в своем составе четыре лесопункта, почти во всем подобные леспромхозам военной поры, коллектив Магинского леспромхоза в послевоенные десятилетия добился впечатляющих трудовых достижений, поставивших леспромхоз в один ряд с лучшими лесопромышленными предприятиями не только БАССР, но и всего Советского Союза.
Понятно, что и в войну предприятие работало тоже достойно. Подтверждает это в том числе и то, что в 1941 году леспромхоз за первое место в соревновании лесозаготовительных предприятий Республики наградили переходящим Красным Знаменем республиканского совета профсоюзов, а всему коллективу министр ЛП БАССР объявил благодарность. Много в военную пору было в леспромхозе и стахановцев. Их систематически поощряли приказами по предприятию. В числе таковых Ф.Дьякова, Е.Токарева, А.Захарова, З.Худякова (1942 год); А.Аюпов, А.Мусин, К.Гостенов, С.Орлов, З.Кашапов, Е.Стерехов, С.Кропотов, А.Трапезников (1943 год).
В годы войны в приказах по предприятию отмечена добросовестная работа и очень многих других леспромхозовцев. Перечислить всех, к сожалению, размер книги не позволяет. А в качестве мер поощрения применялась и такие, как «выделить по четыре метра мануфактуры» (конец цитаты), явно указывающие на недостатки и лишения военных лет.

Но куда масштабнее укоренившаяся в коллективе привычка работать творчески и с «огоньком», повлияла на производственные показатели предприятия в послевоенные десятилетия, когда возвратились разгромившие фашистов фронтовики.
Первые десятилетия после войны их не чествовали так, как сегодня. Да и день Победы не праздновали еще. Однако и нужды в том не было. И без того именно фронтовики задавали тон во всех сферах общественной жизни.
Выстрадав и закалив в горниле войны убеждения, основой которых были идеи социальной справедливости, они всех «захребетников», норовивших исподтишка и незаслуженно «вылавливать» самые «жирные куски» из «артельного котла», по-военному решительно ставили на место.
На фронтовиков, после войны работавших на всех ключевых постах и во властных структурах, и в организациях, и на предприятиях, равнялись тогда не только на словах, но и на деле. Именно поэтому вся следующая глава про них.

Copyright © 2002-2015 TechStory.ru